История одной семьи в двух главах
Дарья Разинкина
2021
Дарья Разинкина
2021
ИСТОРИЯ ОДНОЙ СЕМЬИ В ДВУХ ГЛАВАХ
Ностальгия – очень двоякое чувство: оно может вызывать как приятные, так и довольно странные эмоции. У всех бывало: вспомнишь о чем-то и как закрутит внутри – как же хочется вернуться в момент и по новой ощутить давно ушедшее и неуловимое.
Смотря бесконечные тик-токи и листая ленту в инстаграме, я не просто заметила, но и сама подключилась к всеобщему культивированию эпохи 90-х и 00-х, хотя если подумать, то о «лихих» мне вообще толком ничего неизвестно, а в звездное десятилетие Бритни Спирс и t.a.t.u я пошла только в первый класс. Так почему меня и многих других, не причастных к культуре и быту рубежа веков, невыносимо тянет вернуться в бандитский Петербург? Что это, романтизация неведомого прошлого?
С одной стороны, этот парадокс показательно визуализировал реж. Вуди Аллен в своей картине «Полночь в Париже». В фильме главный герой, невыносимый романтик и писатель, живет мечтами побывать в своих любимых 20-х 20 столетия. По мистическому стечению обстоятельств ему удается в них попасть, и что он видит: в этом времени люди тоскуют уже по 90-м 19 века. Переноситься в это время даже необязательно, чтобы понять: хорошо там, где нас нет.
Но ведь, если посмотреть под другим углом, то на самом деле мы видим не ту реальность, которая по сей день живет в посттравматическом синдроме не одного поколения. Для меня 90-е – это эстетика, а не жизнь под дулом пистолета. Это стиль, а не заказные убийства. Это красивые молодые лица, а не «крышевание» криминальных авторитетов.
Самое странное и невежественное с моей стороны то, что долгое время мне не было дела до правды, в которой существовали мои родители и родственники. 11 лет я жила в квартире человека, который погиб, так и не познакомившись со мной.
Когда я приходила на работу к маме и папе, – а это, считайте, зайти в соседний подъезд, – каждый раз смотрела на черно-белую фотографию, обрамленную траурной лентой и помещенную в ореол искусственных похоронных цветов. Родители тогда не рассказывали мне, что человек на той фотографии стал жертвой гнусного времени и гнусных людей.
Осознание пришло не сразу. Наверное, только недавно, когда мы сидели с папой друг напротив друга, а он долго молчал, собирался с мыслями, старался подобрать правильные слова. Но самое больное было снова и снова слушать его на диктофоне, который записывает даже самые мелкие детали, которые не могла уловить в устной речи. Только расшифровывая аудио, я услышала, насколько папе тяжело говорить об этом, насколько это тратит его силы и как терзает изнутри.
Пап, мне так жаль, что меня не было тогда. Что я не смогла уберечь тебя от той боли. Что заставила почувствовать ее снова.
Ностальгия – очень двоякое чувство: оно может вызывать как приятные, так и довольно странные эмоции. У всех бывало: вспомнишь о чем-то и как закрутит внутри – как же хочется вернуться в момент и по новой ощутить давно ушедшее и неуловимое.
Смотря бесконечные тик-токи и листая ленту в инстаграме, я не просто заметила, но и сама подключилась к всеобщему культивированию эпохи 90-х и 00-х, хотя если подумать, то о «лихих» мне вообще толком ничего неизвестно, а в звездное десятилетие Бритни Спирс и t.a.t.u я пошла только в первый класс. Так почему меня и многих других, не причастных к культуре и быту рубежа веков, невыносимо тянет вернуться в бандитский Петербург? Что это, романтизация неведомого прошлого?
С одной стороны, этот парадокс показательно визуализировал реж. Вуди Аллен в своей картине «Полночь в Париже». В фильме главный герой, невыносимый романтик и писатель, живет мечтами побывать в своих любимых 20-х 20 столетия. По мистическому стечению обстоятельств ему удается в них попасть, и что он видит: в этом времени люди тоскуют уже по 90-м 19 века. Переноситься в это время даже необязательно, чтобы понять: хорошо там, где нас нет.
Но ведь, если посмотреть под другим углом, то на самом деле мы видим не ту реальность, которая по сей день живет в посттравматическом синдроме не одного поколения. Для меня 90-е – это эстетика, а не жизнь под дулом пистолета. Это стиль, а не заказные убийства. Это красивые молодые лица, а не «крышевание» криминальных авторитетов.
Самое странное и невежественное с моей стороны то, что долгое время мне не было дела до правды, в которой существовали мои родители и родственники. 11 лет я жила в квартире человека, который погиб, так и не познакомившись со мной.
Когда я приходила на работу к маме и папе, – а это, считайте, зайти в соседний подъезд, – каждый раз смотрела на черно-белую фотографию, обрамленную траурной лентой и помещенную в ореол искусственных похоронных цветов. Родители тогда не рассказывали мне, что человек на той фотографии стал жертвой гнусного времени и гнусных людей.
Осознание пришло не сразу. Наверное, только недавно, когда мы сидели с папой друг напротив друга, а он долго молчал, собирался с мыслями, старался подобрать правильные слова. Но самое больное было снова и снова слушать его на диктофоне, который записывает даже самые мелкие детали, которые не могла уловить в устной речи. Только расшифровывая аудио, я услышала, насколько папе тяжело говорить об этом, насколько это тратит его силы и как терзает изнутри.
Пап, мне так жаль, что меня не было тогда. Что я не смогла уберечь тебя от той боли. Что заставила почувствовать ее снова.
Имя ФАМИЛИЯ
профайл автора/описание работы
профайл автора/описание работы
